Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]
— Какие Усевичи?
— Не знаете? Так это же деревня на той стороне, за фронтом.
«Усевичи… Запомнить надо», — подумал Владимир. Он выспросил у Яцковича и другие сведения. Когда идет поезд на Барановичи, как достать билеты…
На следующий день друзья щедро расплатились с Яцковичем. Зашагали к вокзалу.
— «На баррикады! Буржуям нет пощады!» — вполголоса пел Немети песню, выученную в Советской России, когда он воевал против белых.
В грязных, нетопленных вагонах ехали немецкие офицеры и солдаты, а в еще более грязных — цивильные. Владимир и Немети устроились рядом с тремя бородачами крестьянами в лаптях. У каждого было по полмешка какого-то добра, которое они ни разу не выпустили из рук. Мужики молчали, хмуро приглядываясь к вошедшим. Потом мало-помалу бородачи разговорились. Везут они рождественские подарки в свою деревню, живут под Барановичами.
— А как с дорогами через фронт?
— Балковская — та опасная, больно обстреливают со всех сторон, а Усевичская — по ей можно. Наши там ездют ночью. Стренется немец — откупишься от него.
— Чем же откупишься?
— Известно — кура, яйца, всякое другое.
— А самогон?
— Не берут. Не выдюживают пить его. Но может, теперь возьмут.
— Почему «теперь»?
— Так ить завтра рожество начинается.
«Завтра? Значит, немцы гулять будут. Легче пробираться через фронт. Пока нам везет».
Но в Барановичах Владимиру и Лайошу не повезло. Яшку им, несмотря на все усилия, отыскать не удалось. Как в воду канул. Мыкались по привокзальным закоулкам в морозном тумане. Руки и ноги коченели на пронзительном декабрьском ветру. Наконец решились окликнуть проезжавшего в санях грузного усатого дядьку. Поздоровались.
— Что-то я вас не признаю…
— Домой добираемся, в Минск, из австро-венгерского плена. Да вот застряли у вас.
Дядька погладил ус, задумался.
— Ну что с вами делать? Пошли ко мне, место найдется.
Дома дядька снова опасливо посмотрел:
— Вы, ребята, на меня не серчайте. Документы у вас есть?
Владимир показал. Дядька бережно взял бумажку, посмотрел и — вернул.
— Ладно. Я все одно грамоте не учен. Давайте вечерять да на боковую.
Однако спать легли не скоро. Слово за слово — разговорились, хозяин, оказалось, недавний окопник, был ранен, отпущен из армии насовсем. Работает на мельнице возчиком. Владимиру и Немети тоже было что вспомнить.
Стали обсуждать, как перебраться через фронт. Хозяин сказал:
— Пытайте счастья завтра. Днем мужиков с санями поболе — всем охота подзаработать.
Настало утро. Друзья отправились к вокзалу. До первого поезда оставалось с полчаса, а на площади уже стояли трое розвальней.
— Не подавай виду, будто нам позарез нужно ехать. Меньше подозрений будет, да и цену не заломит, — сказал Владимир. Он оказался прав. Вскоре подошел краснощекий бородатый мужик с кнутом за опояской.
— Кудой панам нужно? — спросил он.
— К родне.
— На какой улице?
— Это не здесь. Усевичи, за Погорельцами. Слыхал?
Бородач присвистнул.
— Через окопы-то?
— Через них.
— Рисковое дело. Не могу.
— Нам не к спеху. Другого поищем.
Урасов окинул оценивающим взглядом трое саней. Две лошаденки были тощими, третья — у того, кто подходил, — покрепче. Да и сена у него навалено больше — теплей…
Мужик отошел к своей лошади. Владимир и Лайош, не торопясь, зашагали к другому ямщику. А первый почесал кнутовищем затылок, потом торопливой рысцой нагнал «панов».
— А сколько дадите?
— Твоя цена первая.
— Пять сотенных. Николаевских.
Владимир предложил две. Начался торг.
Мужик стоял на своем, но «паны» на своем. В конце концов ямщик уступил.
— Три лебедя! По рукам?
— По рукам!
…Выехали из Барановичей.
Дорога была плохая, заброшенная. Лошадь медленно тянула розвальни. Владимир и Немети время от времени спрыгивали и бежали, чтобы согреться: их тонкие пальто плохо грели.
Начинало вечереть. Ямщик, с присвистом погонявший лошадь, притих, лишь встряхивал вожжами. Приближение опасной зоны ощущали все. Владимир и Лайош с напряжением всматривались вперед. Они волновались. Им даже стало жарко. Послышались звуки гармони, нестройные голоса тянули какую-то песню.
— Немец гуляет, — обернулся ямщик. — Отседова до Погорельцев недалече.
Проехали еще сотню-другую метров и почти столкнулись с тремя солдатами. И хотя к этой встрече готовились, она оказалась все же неожиданной. Даже вздрогнули от окрика. Мужик резко потянул вожжи:
— Стой, окаянная! Господи, благослови!
Один солдат схватил лошадь под уздцы, второй — воротник поднят, наушники шапки-картуза опущены — спросил по-немецки: кто такие, куда направляются?
Урасов развел руками:
— Не понимаем.
Тогда немец спросил по-русски:
— Кто есть? Рапорт!
— Деревенские, домой пробираемся.
«Вроде бы трезвые!» — с сожалением отметил про себя Владимир. Немец будто и не слышал ответа, крикнул:
— Разведка? Большевики? — обернулся к своим. — Позовите сержанта.
Появился сержант. Он хорошо говорил по-русски. Сразу потребовал документы. Дело принимало серьезный оборот. Урасов протянул справку, заранее заготовленную Для такого случая.
— Пленный? Солдат?
— Был солдат, теперь мирный.
— Ты воевал против наших союзников — австро-венгерской армии. Теперь будешь наш пленный.
— Не дури, ваше благородие. («Черт с ним, пусть будет „вашим благородием“»).
— Ты дерзкий? Или смелый?
— Такой как есть.
— Большевик?
Только теперь Владимир заметил, что сержант был навеселе. Он достал бутылку.
— Шнапс. Для вас, ваше благородие, — сказал Урасов. Сержант понюхал: «Прима!» В этот момент произошло то, что сразу изменило ситуацию. Кто-то вдалеке крикнул, что прибыли рождественские посылки. Теперь немцам было не до задержанных. Более того, они повалились на сани и приказали ямщику: «Вези!» Так и въехали в Погорельцы. Совсем развеселившийся сержант орал прямо в ухо Владимиру:
O, Tannenbaum, o, Tannenbaum,Wie grun sind deine Zweige![28]
В селе немцы соскочили на ходу и побежали к какому-то дому. Ямщик хотел остановиться, но Урасов зашипел на него:
— Дурень, гони дальше!
Миновали деревню. Это был последний населенный пункт перед окопами немцев. Здесь удалось вырваться. А как там, впереди? Перепуганный ямщик взмолился:
— Может, возвернуться нам в Барановичи? Ей-бо!
— Возвращаться поздно. Второй раз живым не выпустят. Погоняй!
— Господи, помоги! — перекрестился мужик и хлестнул лошадь.
Вскоре Немети толкнул Урасова локтем:
— Володя, достань вторую бутылку.
Острый взгляд Лайоша первым заметил четыре фигуры. Да, здесь уже была передовая линия окопов. И солдаты, подошедшие к саням, были в касках. Они приплясывали, взбивая сапогами снег.
— Вайнахтен, вайнахтен!
Владимира словно осенило: он сразу протянул бутылку самогона и запел только что услышанное от сержанта:
О, Танненбаум, о, Танненбаум,Ви грюн зинд дайне Цвайге!
Солдаты тут же подхватили рождественскую песенку и тут же прямо из горлышка глотнули самогону, сразу забившего дыхание. Закашлявшись, один из солдат махнул рукой на восток: проезжайте, мол!
Ямщик тут же рванул сани.
— Ну, пронесло! — облегченно вздохнул Владимир. — Слава богу!
— И самогону, — добавил Лайош с улыбкой.
Серая темнота окутала все. Ямщик что есть силы погонял лошадь, а потом, убедившись, что опасность действительно миновала, поехал тише, время от времени останавливаясь и проверяя дорогу. Владимир тоже не раз слезал, качал головой:
— Слабая дорога, давно тут никто не пробирался.
Мороз крепчал, Урасов и Немети тесней прижимались друг к другу. Вскоре дорога совсем потерялась, пробирались наугад. Вдруг попали в какую-то канаву, сани уперлись во что-то. Взяли левее — ни с места, потом правее. Раздался треск. Ямщик густо выругался.
— Оглобля полетела! Теперь пешими иттить до деревни.
Кое-как связали оглоблю веревками. Лошадь потащила пустые сани, следом пошли все трое.
Ботинки увязали в снегу, снег облепил ноги до колен. Легкие пальто насквозь продувал ветер. Холодно!
Деревня показалась неожиданно. Владимир и Лайош прямо-таки наткнулись на крайнюю хату: нигде ни огонька, все заметено снегом. Даже собаки не брехали. Прильнули к занавешенному изнутри окну. Что-то едва-едва просвечивает. Постучали.
Дверь открыл мужчина, не спрашивая кто.
— Пустите малость обогреться.
— Заходите. У нас ноне людно.
В большой комнате вдоль стен на лавках сидели старики, бабы, девчата. В плошках горели лучины. Молодежь вполголоса пела какую-то песню. Увидя незнакомых, люди прервали песню, ответили на приветствие, подвинулись, освобождая места.
